Владислав Крапивин - Та сторона, где ветер [с иллюстрациями]

– Ага, – сказал Генка. – Ясно, как ты узнаёшь про дождь.

– Ты барометр смотришь? – спросил Владик. – Думаешь, по нему узнаю? Можно и без него. Да и врет он часто. Все равно можно. Мне бы еще только термометр, чтобы стрелка была. Без стрелки я не могу.

– Бывают и со стрелками, – сказал Генка. – В Москве на университете есть такой, похожий на часы. Большущий.

– Я знаю. Только, как устроен, не знаю. А то бы мы с папой попробовали сделать…

– Он тебе и это помогал устраивать? – Генка щелкнул по железному пруту флюгера, который проходил на чердак сквозь крышу.

– Нет, это я сам. – Владик сел на корточки и сжал прут в кулаке. – Тут все просто устроено.

Стержень внизу был закреплен на подставке, с подшипником, и поэтому легко вращался. На той же подставке, вокруг подшипника, лежало фанерное кольцо с делениями из наклеенных спичек и с выгнутыми из проволоки буквами: NOSW. А над кольцом, прикрепленная к стержню, вздрагивала жестяная стрелка. Ее наконечник прыгал слева от буквы W, где-то у маленького деления, обозначающего, кажется, вест-зюйд-вест.

– … И не надо лазить на крышу, – оживленно и немного сбивчиво объяснял Владик. – Ветер наверху… Там флажок двигается, а стрелка здесь ходит.

– Хорошо придумано, – рассеянно сказал Генка. Придумано было действительно неплохо, но Генка думал о другом. – Владик… Тут ведь все железное.

– Ну да. Из дерева делать плохо. Надо толстый шест искать, а потом такую дырищу в крыше пробивать. Тетка бы лопнула от злости.

– Тогда хоть заземление надо сделать, – с хмурой озабоченностью предложил Генка. – А то он торчит над крышей, как громоотвод, только наоборот: громоотводы против молний, а этот притянет.

– Да ерунда! – торопливо сказал Владик. – Ничего не притянет. Это только так говорят.

Генка насупился и предупредил тихо, но сердито:

– Владька, я ведь серьезно. Вот спалишь дом.

Владик подпрыгнул, сел верхом на балку и закачал ногами.

– Ну и пусть! – заявил он как-то слишком весело. – А нам с папой скоро квартиру дадут.

– А эта… тетя ваша? В шалаше будет жить?

– Тю-у! Она новый дом построит! Думаешь, не построит? Ого!

Он пришпорил балку и гикнул, будто пятилетний малыш, который вообразил себя верхом на горячем скакуне. Он веселился вовсю. Только было ли у него веселым лицо, Генка не видел: Владик сидел к нему спиной. Вдруг он сказал:

– Она, наверно, целых пять домов построит, если захочет. Всю жизнь деньги копит. Думаешь, она для нас эту пристройку делала? Для квартирантов. Студентов хотела в нее пустить. С каждого – по десятке. Ничего, она с нас не меньше дерет. Ты не думай, что жалко. Просто противно. Богу чуть ли не каждый день молится, про грехи какие-то бормочет, а сама такая… На людей ей наплевать.

– А она кто? Настоящая твоя тетка? Родная?

Владик раздраженно мотнул головой.

– «Родная, родная»! Ты прямо как мой папка! Он тоже доказывает… А мне хоть кто, хоть роднее всех. Если она такая…

Генка больше не спрашивал. Владик сидел устало сгорбившись, будто проскакал на своем «коне» много трудных километров. Потом он легко спрыгнул с балки и как ни в чем не бывало предложил:

– Пойдем, у меня там компас. Тоже сам сделал.

Он потащил Генку в дальний угол чердака. Там в пластмассовом бачке для проявления фотопленок плавала на пробковом кружке длинная сапожная игла.

– Я ее намагнитил, – объяснил Владик. – Такой компас очень точным считается. Только надо держать подальше от железа. Я не знал сначала и поставил возле флюгера. А потом догадался, что врать будет. Помнишь, в «Пятнадцатилетнем капитане» Негоро железо под компас сунул? Я, когда прочитал, догадался.

– Прочи… – начал Генка и осекся: опять Владик обидится.

Владик не то с усмешкой, не то со вздохом сказал.

– Не я, конечно, читал, а папа. Сам я редко читаю.

«Читает все-таки, – подумал Генка. – Кажется, бывают такие книги – с выпуклыми буквами». Он набрался смелости и спросил:

– Есть такие книги, да? Специальные? – Он не решился сказать «для слепых».

– Есть, – недовольно ответил Владик. – Мало только. Там буквы проколами делаются. Я их не люблю: я обыкновенные буквы люблю.

Они сидели в дальнем темном углу, у компаса, на каких-то чурбаках, и Владик сказал:

– Знаешь, как я учился читать? Еще до школы. По спичкам. Папа на работу уходил, а я целый день один дома. Знаешь, как скучно!.. Маленький еще был. Тогда папа меня и начал учить, из спичек складывал. Сначала буквы, потом слова. Потом начал сказки сочинять. Я ночью сплю, а он сидит, сочиняет, а потом спички на кусочки ломает, слова складывает. Сначала еще ничего, я плохо читал, сказки коротенькие были. А когда научился, знаешь, как ему доставалось… Он иногда до утра сидел. А я же глупый был, мне лишь бы сказка получше да подлиннее. Утром он уйдет на работу, я встану – и скорее к столу. Там уж газета, а на газете буквы. Если сказка длинная, мне на полдня хватало. Ползаю, разбирая… Надо ведь осторожно, чтобы спички не сдвинуть. Потом уж их папа приклеивать стал, потому что один раз окно было открыто, и ветер газету сдул… Уж я ревел! Бегал по комнате, кулаками махал, хотел ветер наколотить… Смешно, верно?

Было ничуть не смешно. Наоборот. Захотелось Генке сказать Владику какие-то хорошие слова. Про него самого и про его отца. Но таких слов Генка говорить не умел. И он лишь спросил небрежно:

– А в школе ты тоже в Воронеже учился?

– В Воронеже… И в Омске. В разных…

– В специальных?

Владик покачал головой.

– Нет. Не хочу я… в специальные интернаты… Там все время жить надо. А мы с папой… понимаешь, вместе все время.

– Понимаю, – шепотом сказал Генка.

– Я и в такой школе могу. Думаешь, не могу? У меня память хорошая, я все на уроках запоминаю. Писать в тетрадях только трудно. Ну, меня от чистописания все равно освобождали. И от рисования освобождали.

– Ты в каком теперь?

– В четвертый перешел… – вздохнул Владик. – Мог бы в пятый уже: мне почти одиннадцать. Но я как-то глупо родился, в сентябре. Когда в первый класс записывали, меня сначала не взяли. Говорят: потому что до семи полмесяца не хватает. На следующий год тоже не хотели, да я уж читать и считать умел. Одна учительница, Нина Сергеевна, меня в свой класс взяла, занималась, домой к нам ходила. Хорошая такая… А первый раз ох я и ревел, когда не приняли! – признался он. – Так же, как в тот раз, когда ветер сказку рассыпал…

«Он мне все рассказывает, – подумал Генка. – Почему? Может быть, потому, что ничего не видит и все для него кругом как ночь, а ночью, говорят, люди бывают откровеннее?» Но Генка понимал, что это ерунда. Он чувствовал другое: Владик доверяет ему как другу.

– Я, когда маленький был, не любил ветер, – тихо сказал Владик. – Только уж потом полюбил, когда понял… От ветра знаешь как погода зависит! – Он поднялся и стал пробираться к флюгеру. – Слышишь, ветер сильнее стал и ровнее? Значит, скоро дождь кончится. Если ветер чувствовать, можно хорошо узнавать, какая будет погода…

– Это правильно, – согласился Генка.

Ломая на кусочки какую-то щепку, Владик вполголоса проговорил:

– Конечно… есть еще разные внешние признаки. Например, цвет неба, форма облаков. Облака – это ведь важно: перистые, кучевые, слоистые. Только ведь скажут, если надо, верно? Не один же я буду.

– Где? – морща лоб, спросил Генка. Опять он ничего не понимал.

Владик бросил щепки.

– Ну где… На станциях. На зимовках. Где определяют погоду. Ты же знаешь.

«Ух ты!» – не то подумал, не то прошептал Генка. Потому что лишь в эту секунду пришла настоящая разгадка. Все встало на свои места, сделалось четким и понятным, словно в бинокле, когда повернешь окуляры до полной резкости. И деловитая стрелка флюгера над фанерной шкалой, и дребезжащий анероид, и Владькина фуражка на гвозде рядом с приборами, и сам Владька, не захотевший стать музыкантом. Владька, задумавший удивительное и дерзкое: стать метеорологом. «На станциях. На зимовках…»

В сумраке чердака пасмурный квадрат окна казался ярким и серебристым. По нему бежали рваные облака. Владькина фигурка в этом квадрате была совсем черной.

Он стоял спиной к Генке, тоненький, прямой и неподвижный. Что-то непонятное задело Генкину душу. Это «что-то» было тревожным и звонким, словно ждала далекая дорога и под синим грозовым небом горны проиграли походный сигнал.

Но ведь не было пока у Генки такой дороги. А у Владьки была…

– Ты не говори, – вдруг услышал Генка. – Никому не говори про это, ладно? Я тебе первому сказал, одному.

Генка кивнул. Он забыл, что Владик не увидит этого молчаливого согласия.

И, встревоженный молчанием Генки, а может быть, своими мыслями, Владик сбивчиво заговорил: